ЛЖЕ-АНАСТАСИЯ (АННА АНДЕРСОН)

Приведем основные факты этой длившейся более полувека истории:
17 февраля 1920 года в послевоенном Берлине из канала вытащили молодую женщину, одетую как работница и пытавшуюся покончить с собой. Женщина, имя которой было неизвестно, около двух лет провела в психиатрической клинике, где обратили внимание на ее заметное сходство с одной из дочерей императора Николая II - Татьяной. Однако неизвестная покинула клинику с именем младшей дочери Николая II Анастасии, утверждая, что ее спас от расстрела красноармеец, которого звали Александр Чайковский. Вместе с ним она бежала на Балканы. Чайковский был убит в уличной драке вскоре после того, как "Анастасия" родила от него сына. Она отдала ребенка в приют и переехала в Берлин.

"Анастасии" удалось убедить в правдивости своей истории некоторых влиятельных российских эмигрантов, но члены семьи Романовых не поверили ей. Наиболее авторитетным в этом вопросе мне кажется мнение Великой княгини Ольги Александровны (1882 - 1960+), сестры Николая II, которая в 1925 году в Берлине встречалась с "Анастасией" и заявила о ее самозванстве.
См. Йен Воррес Мемуары Великой Княгини Ольги Александровны /Литературная запись/, 1960.
Ниже приведены отрывки из указанных мемуаров, касающиеся данной истории.

Одним из самых преданных сторонников "Анастасии" стал Глеб Боткин, сын царского врача, убитого в Екатеринбурге вместе с Романовыми. В детстве Глеб часто играл с юными сестрами Романовыми и был убежден в истинности рассказов "Анастасии", с которой встретился в 1927 году. Разгорелись ожесточенные споры сторонников и противников "Анастасии". На аргументы одних находились контр-аргументы других. Например, в пользу утверждений "Анастасии" свидетельствовало поразительное сходство формы ушной раковины "Анастасии" и дочери царя на сохранившихся достаточно подробных фотографиях, а также травмированная как и у настоящей Анастасии нога. Но цвет глаз "Анастасии" - голубой, не совпадал с цветом глаз дочери Николая II (по воспоминаниям - серый). "Анастасия" почти не знала русский язык и плохо говорила на английском, который истинная Анастасия учила с детства, но сомневающихся она ставила в тупик яркими подробностями жизни царского двора и детства Анастасии, которые могла знать только сама Анастасия и т.д. В 1928 году 12 Романовых публично заявили, что Анна Андерсон (так она звалась к тому времени) - самозванка. Существовало даже мнение, что "Анастасия" - агент советских спецслужб, подготовленная для того, чтобы внести разлад в кругах русской эмиграции. Еще в 1926 году противники "Анастасии" предложили вариант происхождения этой женщины - польская работница Франтишка Шаньцковкая, пропавшая в Берлине примерно во время появления "Анастасии". Анну Андерсон опознала бывшая квартирная хозяйка этой польки, но родные Шаньцковской не смогли сказать ничего определенного. Косвенных доводов "за и против" в то время оказалось недостаточно, история осталась невыясненной.

После 2-й мировой войны Анна Андерсон много болела, несколько раз лечилась в психиатрических клиниках, прошла через два долгих судебных процесса, где ее сторонники пытались добиться признания ее истинной Анастасией. Последний суд в ФРГ завершился в 1970 году и не вынес утвердительного решения - "за недоказанностью". В это время Анна Андерсон уже вышла замуж за одного из своих горячих сторонников и жила в Америке. В 1979 году Анне Андерсон удалили злокачественную опухоль, умерла она от пневмонии в 1984 году.

В 90-х годах, после открытия захоронения останков семьи Романовых под Екатеринбургом выяснилось, что в захоронении отсутствуют останки царевича Алексея и Анастасии (или Марии), что привело к новому всплеску интереса к истории Анны Андерсон. Однако в ходе исследований выяснилось, что останки младших Алексея и Анастасии были перед захоронением сожжены. Точку в этой долгой истории поставили исследования ДНК препаратов ткани Анны Андерсон, сохранившихся после операции 1979 года и ее волос (само тело Анны Андерсон после смерти было кремировано). Для сравнения использовались препараты крови принца Филиппа, герцога Эдинбургского, родственника императрицы Александры Федоровны по материнской линии. Анализы ДНК, проведенные в Британском судебно-медицинском научном центре в 1994 году, показали - Анна Андерсон не имеет ничего общего с семьей Романовых. Сравнение структуры ДНК внучатого племянника Франтишки Шаньцковской с ДНК Анны Андерсон показали совпадение, что позволило сделать окончательный вывод об истинном имени лже-Анастасии.

Мемуары Великой Княгини Ольги Александровны
Литературная запись Й.Ворреса, 1960

Отрывок 1-й

- Просто для того, чтобы раз и навсегда решить этот вопрос, - убеждала ее герцогиня. Несомненно, Ольга Александровна в большей степени, чем кто-либо другой мог опознать свою горячо любимую племянницу и крестницу Анастасию, младшую дочь Императора Николая II.

- Разумеется, вряд ли кто-нибудь обращал внимание на то, что я вынуждена была сказать, вернувшись в Видере, - сетовала Великая княгиня в разговоре со мной. [Повествование ведется от лица автора литературной записи воспоминаний Й.Ворреса] - Теперь я понимаю, что мне совсем незачем было ездить тогда в Берлин.

Но разве могла она не поехать? Дело было не только в настойчивости ее тетки, герцогини Кемберлендской, и дяди, принца Датского Вальдемара. Ольга и сама испытывала непреодолимое желание приблизиться к тайне и разгадать ее, если только это будет возможно.

Всему миру теперь известна история о том, как молодая женщина, -- ныне известная, как миссис Анна Андерсон, а в то время личность ее не была установлена, -- была извлечена из канала в Берлине в 1920 году. То была попытка самоубийства, с которой и началась легенда об Анастасии.
-- Именно в ту ночь началась эта сага, -- криво улыбнулась Великая княгиня. -- Пожалуй, единственный достоверный факт во всей этой истории -- это попытка утопиться.

Несостоявшуюся утопленницу отвезли в больницу. Вскоре одной из соседок ее по палате, некогда работавшей портнихой в Петербурге, показалось, будто она "узнала" в пациентке больницы черты, характерные для Романовых.
-- Женщина эта не была придворной портнихой, -- прокомментировала это обстоятельство Ольга Александровна. -- Я очень сомневаюсь, чтобы она видела хоть кого-то из моих племянниц.

Постепенно история о чудесном спасении стала известна всему Берлину. Некоторые ей поверили, в их числе и Датский посол. Молодая женщина назвалась госпожой Чайковской. Она утверждала, будто ее спасли два брата, за одного из которых она вышла замуж и который был впоследствии убит. Другой якобы исчез бесследно. В истории было много невероятного и несуразного. И тем не менее, некоторые из русских эмигрантов, живших в Берлине, утверждали, будто они узнали в этой женщине дочь своего Императора. Число сторонников этой версии постоянно увеличивалось.

В 1922 году в Берлин поехала старшая сестра Государыни Императрицы Александры Федоровны, принцесса Ирэн, супруга принца Генриха Прусского.
-- Встреча ничего не дала, но сторонники Лже-Анастасии заявили, что принцесса Ирэн недостаточно хорошо знала свою племянницу и остальное в том же духе, -- вспоминала Великая княгиня.

Пьер Жильяр, в течение тринадцати лет служивший Царской семье в качестве наставника Царских детей и женатый на Шуре Теглевой, няне Великой княжны Анастасии Николаевны, также посетил берлинскую больницу. Пациентка не узнала ни одного из них. Баронесса Буксгевден, бывшая фрейлина Императрицы Александры Федоровны, приехала в Берлин из Англии. Результат встречи оказался также отрицательным. Однако сторонники лже-Анастасии утверждали, что они правы. По их мнению, "Великая княжна" не всегда могла "узнать" своих гостей из-за провалов в памяти.

-- К сожалению, -- отметила Ольга Александровна, -- эту же отговорку приводили и некоторые из наших родственников. Мой дядя Вальдемар стал посылать деньги в Берлин -- ведь женщина, судя по всему, крайне нуждалась. Герцог Лейхтенбергский пригласил ее погостить в его замке в Баварии [См. Приложение], а княгиня Ксения пригласила ее в Америку, но это произошло какое-то время спустя после моего посещения больницы.

Полковник Куликовский и его жена отправились в датское посольство в Берлине. Посол, господин Цале, был ревностным сторонником самозванки.
-- Он никогда не встречался с моей племянницей, но он был ученым, а вся эта история представлялась ему величайшей загадкой века, и он был полон решимости разгадать ее, -- сказала Великая княгиня.

В Берлине Великую княгиню встретила чета Жильяр, которая проводила ее в пансионат Моммсена. Когда Ольга Александровна вошла в палату, то женщина, лежавшая в постели, спросила сиделку: "Ist das die Tante?" [Это тетушка? (нем.)]
-- Вопрос тотчас поставил меня в тупик, -- призналась Ольга Александровна. -- Но в следующее мгновение я сообразила, что, прожив пять лет в Германии, молодая женщина, естественно, выучила бы немецкий язык, но затем я узнала, что, когда ее вытащили из канала в 1920 году, она говорила только по-немецки, когда вообще была в состоянии разговаривать. Я готова признать, что страшное потрясение, пережитое в юности, может натворить немало бед с памятью. Но я еще не слышала, чтобы после страшного потрясения человек оказывался наделенным знаниями, которых у него не было до этого события. Дело в том, что мои племянницы совсем н знали немецкого. Похоже на то, что госпожа Андерсон не понимала ни слова ни по-русски, ни по-английски -- то есть на тех языках, на которых все четыре мои племянницы разговаривали с младенческих лет. Французский они стали изучать позднее, но по-немецки в семье не говорил никто.

Почти четыре дня Великая княгиня провела у постели госпожи Андерсон. Час за часом Ольга Александровна пыталась отыскать хоть какой-то ключ к разгадке личности пациентки больницы.
-- Когда я видела свою любимицу Анастасию летом 1916 года в последний раз, ей исполнилось пятнадцать. В 1925 году ей должно было исполниться двадцать четыре года. Мне же показалось, что госпожа Андерсон гораздо старше. Разумеется, следовало учесть ее продолжительную болезнь и общее плохое состояние здоровья. И все же не могли же черты моей племянницы измениться до неузнаваемости. И нос, и рот, и глаза -- все было другое.

Великая княгиня призналась, что беседы с госпожой Андерсон особенно осложнялись отношением к ней со стороны этой женщины. Она не желала отвечать на некоторые вопросы и сердилась, когда их повторяли. Ей показали несколько фотографий семейства Романовых, и по глазам лже-Анастасии было видно, что она никого не узнает. Она совершенно недолюбливала господина Жильяра, в то время как маленькая Анастасия его обожала. Великая княгиня принесла с собой небольшой образ св. Николая-Чудотворца -- небесного покровителя Императорской семьи. Госпожа Андерсон взглянула на него с таким равнодушием, что стало понятно: образ этот для нее ничего не значит.

-- Естественно, все это можно было оправдать сильным потрясением нервной системы, -- заметила Великая княгиня. -- И все-таки невозможно было объяснить все провалами в памяти. Слишком уж многое не увязывалось между собой. я слышала историю о мнимом путешествии из Екатеринбурга в Бухарест. Начнем с того, что госпожа Андерсон утверждала, будто она старалась держаться подальше от ее "кузины Марии" [Румынская королева Мария, дочь герцога и герцогини Эдинбургских, двоюродная сестра Императора Николая II.] потому что была беременной и боялась попасться на глаза королеве. А теперь вспомним, что все это происходило в 1918 или 1919 году. Если бы госпожа Андерсон действительно была Анастасией, то королева Мария тотчас же узнала бы ее. Все мои племянницы были знакомы со своей кузиной с самого детства. Обе наши семьи были очень близки друг другу. Марию ничто бы не шокировало, и моей племяннице это было бы известно. Но вся история шита белыми нитками. В этом я была убеждена тогда, как и сейчас. А что можно сказать о мнимых спасителях, которые словно растворились в воздухе! Если бы дочь Ники была действительно спасена ими, то эти люди знали бы, что бы это означало для них. Все королевские дома Европы озолотили бы их. Да я уверена, что Мама, не колеблясь, отдала бы им все содержимое своей шкатулки с драгоценностями. Во всей этой истории нет ни зерна истины. Эта женщина прячется от родственницы, которая первой бы узнала ее, поняла бы ее бедственное положение и посочувствовала бы ей. Вместо этого дама едет в Берлин, чтобы обратиться за помощью к тетке, которая была одной из самых нетерпимых в вопросах нравственности женщин своего поколения. Моя племянница поняла бы, что положение, в котором она находилась, шокировало бы принцессу Прусскую Ирэн.

Нет и еще раз нет, -- решительно повторила Ольга Александровна. -- Все это нисколько не убедительно, я ведь лучше всех знала Анастасию. Помолчав, она взглянула на комод, в котором хранила скромные подарки своей племянницы.

-- Ребенок этот, -- продолжала она негромко, был дорог мне, как родная дочь. Едва я села у постели той женщины, лежавшей в Моммсеновской лечебнице, я тотчас поняла, что передо мною чужой человек. Та духовная связь, которая существовала между милой моей Анастасией и мной, была настолько прочна, что ни время, ни любое, самое страшное испытание не смогли бы нарушить ее. Не знаю, какое определение можно дать этому чувству, но знаю наверняка, что оно совершенно отсутствовало. Я покинула Данию, питая хоть какую-то надежду. Берлин же я покинула, потеряв всякую надежду.

Великая княгиня не поверила истории, рассказанной той женщиной, но ей было искренно жаль бедняжку.
-- Не знаю почему, но она не произвела на меня впечатления явной мошенницы. Свидетельством тому была ее грубость и резкость. Лукавая обманщица сделала бы все возможное, чтобы войти в доверие к таким людям, как принцесса Прусская Ирэн или я. Но манерами своими госпожа Андерсон отталкивала от себя. Я убеждена, что все это затеяли беспринципные люди, которые надеялись нагреть руки, заполучив хотя бы долю сказочного несуществующего богатства семьи Романовых. В 1925 году женщина выглядела очень больной. Ну, а в 1920 году состояние ее было, по-видимому, и того хуже. У меня было такое чувство, что с нею провели своего рода инструктаж, но далеко не досконально. Ошибки, которые она совершала, нельзя было целиком приписать провалам в памяти. Например, на одном пальце у нее остался шрам, и она всех уверяла, что она повредила его, когда лакей слишком поспешно захлопнул дверцу ландо. Я вспомнила, как было на самом деле. Руку поранила, и довольно сильно, ее сестра Мария. И произошло это не в карете, а в Императорском поезде. Очевидно, кто-то, узнав об этом случае, передал этот рассказ госпоже Андерсон, но в искаженном виде. мне стало известно, что во время одного приема в Берлине, когда госпоже Андерсон предложили водки, она заявила: "Как славно! Это напоминает мне о днях, проведенных в Царском селе!"

Если бы она была моей племянницей, то водка не пробудила бы в ней подобного рода воспоминаний, -- довольно сухо проговорила Великая княгиня. -- мои племянницы не притрагивались ни к вину, ни к крепким напиткам. Да и как могли они это делать -- в их-то возрасте! В молодости Алики пила только воду, а затем лишь изредка выпивала рюмку портвейна за обедом. Водку и закуски подавали перед супом лишь в том случае, когда к обеду приглашались гости, но дети с родителями не обедали. Что же касается Ники [Николай II], то он был самый воздержанный из всех Романовых в истории.

Встречи в лечебнице начинались на довольно напряженной ноте, но на третий день госпожа Андерсон стала более дружелюбной и начала говорить более непринужденно.
-- У меня создалось такое впечатление, словно ей надоело играть роль, которую ей кто-то навязал. Она, по существу, призналась, что какие-то люди всегда учили ее, что нужно говорить в определенных обстоятельствах. Она призналась, что шрам, якобы оставшийся у нее после ударов по голове в Екатеринбурге, на самом деле -- результат старой травмы. Когда я расставалась с этой женщиной, я испытывала к ней искреннюю жалость. До чего же было неразумно с моей стороны ездить в Берлин! Мама была права. Каких только историй не насочиняли некоторые беспринципные люди в связи с моей поездкой -- всего и не перескажешь. Мое нежелание признать в госпоже Андерсон свою племянницу объясняли телеграммой, которую я будто бы получила из Англии от моей сестры Ксении, которая наставляла меня ни в коем случае не признавать в ней родственницу. Такого рода телеграммы я не получала. Потом за дело принялись с другого конца, стали утверждать, что я все-таки признала в ней племянницу, потому что написала ей несколько писем и послала ей шарф из Дании. понимаю, что мне не следовало этого делать, но сделала я это из жалости. Вы представить себе не можете, какой несчастной выглядела эта женщина!

Успев прочесть автобиографию госпожи Андерсон, я спросил у Великой княгини, совпадает ли описание ее визита в книге с тем, что произошло на самом деле. Госпожа Андерсон пишет, что Великая княгиня, на которой было красное пальто, взволнованная и радостная, вошла в палату и сразу же обняла и расцеловала госпожу Андерсон.
-- сплошная выдумка, -- решительно заявила Ольга Александровна. -- Во-первых, у меня никогда не было красного пальто. Во-вторых эту женщину я и не обнимала, и не целовала. Более того, разговаривала я с ней очень официально, все время обращаясь к ней "Sie" (Вы). Неужели бы я стала говорить "du" (ты) незнакомому человеку?

Когда я ее спросил, какова, по ее мнению, причина этой аферы, она, не колеблясь, ответила, что, вероятно, кто-то из тех, кто с самого начала был "спонсором" госпожи Андерсон, положили глаз на значительное состояние Романовых, хранившееся в зарубежных банках, в частности, в Англии. Но легенда не имела под собой никакого основания. Ольга Александровна заявила, что все Романовы сняли все свои средства со счетов в зарубежных банках для того, чтобы помочь России в ее военных усилиях. К примеру, хранившиеся в зарубежных банках средства Государь использовал для финансирования закупок оборудования для госпиталей и лазаретов. Нельзя было получить лишь суммы, хранившиеся в Берлинском банке. Они составляли несколько миллионов, но после поражения Германии и обесценения марки на эти миллионы можно было купить разве пачку сигарет.
-- По этой причине никто из нас, кому удалось спастись, не располагал средствами, которые позволили бы нам сносно жить в изгнании. Слухи об этом "состоянии" стали повторяться особенно настойчиво вскоре после появления госпожи Андерсон в Берлине в 1920 году. Назывались астрономические цифры. Все это звучало нелепо и ужасно вульгарно. Неужели Мама приняла бы ренту от короля Георга V, если бы у нас были какие-то деньги в Англии? Концы с концами не сходятся.

Отрывок 2-й

Великой княгине стали докучать с самого начала. Какая-то незнакомка принялась осаждать ее пространными посланиями. Женщина, жившая в Торонто, не сообщала, кто она, а только неоднократно намекала, что, поскольку она "очень близкая родственница", то вправе просить о встрече с Ольгой Александровной, чтобы поведать ей свою историю. Сначала Великая княгиня не обращала внимания на письма. Однако, раздосадованная назойливостью корреспондентки, она послала ей коротенькую записку, указав в ней, что отказывается от встречи [К этому времени Ольга Александровна с мужем переселились в Канаду].

Однако это не остановило "очень близкую родственницу", а только заставило изменить тактику.
-- Она стала присылать мне такие жалостливые письма, что я, в конце концов, сжалилась и сообщила, что встречусь с ней, но лишь один раз, -- рассказывала Ольга Александровна. -- Мы договорились о дате, и муж поехал в Моффет, чтобы встретить поезд из Торонто, но к нам в дом эту женщину так и не привез. Как только он ее увидел, то сразу понял, что я не должна встречаться с нею. По его словам, это было что-то ужасное. Не представляю, как ему это удалось, но он разговаривал с ней на платформе в течение долгого времени, а потом посадил на ближайший же поезд, отправлявшийся в Торонто. Должно быть, он что-то ей сказал такое, что заставило ее навсегда замолчать. Больше я от нее писем не получала и не имею представления о том, за кого она себя выдавала.

Другой самозванкой была еще одна чрезвычайно многословная "Анастасия", жившая в небольшом городке в Иллинойсе. Она тоже принялась бомбардировать свою "любимую тетю Ольгу" письмами. Ее ничуть не заботило, что "любимая тетя Ольга" ни на одно из них не ответила. Дама эта была владелицей салона красоты "Анастасия" и, похоже на то, преуспевала. Спустя какое-то время даме из штата Иллинойс надоело писать в Канаду. Она отправилась в Торонто собственной персоной, полная решимости заставить "любимую тетю" встретиться с нею. Иллинойсская "Анастасия" намеревалась добраться до самого Кемпбеллвилля, но в Торонто до нее дошел слух, заставивший ее поспешить в немецкое консульство.

Приблизительно в это время госпожа Андерсон обратилась в ряд германских судов с иском, цель которого состояла в том, чтобы потребовать юридического признания ее претензий. Гневу и возмущению Ольги Александровны не было предела, когда в Торонто прилетели два немецких адвоката с тем, чтобы уточнить некоторые подробности ее визита в Берлин в 1925 году. Германский консул упросил Великую княгиню дать им короткое интервью. Первой ее реакцией было отказать в просьбе: она не хотела больше слышать об этой истории. Однако консул продолжал уговаривать ее, и в конце концов она согласилась на встречу, правда, очень неохотно. "Короткое интервью" оказалось бесконечным, и Ольге Александровне пришло в голову, уж не пытаются ли заманить ее в ловушку и заставить отвечать на вопросы, которые ей были не вполне понятны. Рассерженная и усталая, она поднялась и заявила, что ей больше нечего сказать, и вышла из комнаты. Сконфуженный консул последовал за ней, бормоча извинения. В коридоре они едва не наткнулись на иллинойсскую "Анастасию". Узнав о приезде адвокатов в Торонто, она ждала консула, чтобы просить его принять ее. Она намеревалась заявить о собственных претензиях и обвинить немецкую "Анастасию" в мошенничестве. Иллинойская "Анастасия" услышала, как рассыпался в извинениях немецкий консул, обращаясь к "ее Императорскому Высочеству". Мгновенно сообразив, кто находится перед нею, дамочка бросилась к Великой княгине, восклицая: "Тетя Ольга! Дорогая тетя Ольга... Наконец-то..."

Вне себя от гнева, Великая княгиня прошла мимо, не взглянув на "племянницу". Впоследствии Ольге Александровне стало известно, что "Анастасия" из Иллинойса пыталась завоевать себе сторонников в Иллинойсе, заявив, что она узнала "свою дорогую тетю" по верхней губе.
-- В первый и последний раз в жизни мне стало известно, -- едко заметила Ольга Александровна, -- что меня можно узнать по какой-то таинственной особенности очертаний моей верхней губы. Полагаю, что эта женщина вернулась в свой салон красоты в штате Иллинойс. Она, по крайней мере перестала тратить деньги на марки, прекратив писать мне.

Мы рассказали лишь о двух из многих самозванок. Некая дама, обитавшая в роскошной вилле на берегу озера Комо, выдавала себя за великую княжну ольгу Николаевну, старшую дочь Императора Николая II. Она в свою очередь называла немецкую "Анастасию" самозванкой, поскольку имелись неопровержимые доказательства того, что все ее "сестры" были злодейски убиты в 1918 году. Претендентка с озера Комо, по-видимому, располагала значительными средствами. Те, кто встречался с нею на ее вилле, свидетельствовали о том, что дом ее был полная чаша. Она якобы была помолвлена с господином "королевской крови", имя и национальная принадлежность которого остались загадкой. Появилась "Анастасия" даже в Японии! Православный епископ из Токио, старинный друг Великой княгини, писал ей, что эта женщина "взбудоражила всю Азию. Вы должны что-то предпринять, чтобы положить этому конец", -- умолял он Ольгу Александровну.

-- Но что я могла поделать? -- обратилась ко мне Великая княгиня. -- Все мои родственники, как и я сама, располагали убедительными доказательствами Екатеринбургского злодеяния. Как жестоко было со стороны этих авантюристок выдавать себя за моих племянниц лишь ради того, чтобы извлечь материальную выгоду. Но я не могла ничего поделать. Не могла же я опуститься до того, чтобы заняться разоблачением их недостойных уловок. Мне ничего не оставалось кроме того, чтобы не обращать на них внимания. Однако все это доставляло мне мучения, -- сетовала Великая княгиня.

Однажды вечером -- Ольга Александровна и ее супруг жили тогда уже в Куксвилле -- послышался стук в дверь. Полковник подошел к ней и открыл. Там стоял низенький, с неприятными чертами лица, мужчина. Улыбнувшись, он произнес по-французски:
-- Полагаю, что, спустя столько лет, вы меня не узнали. Я Алексей. Не могу ли я видеть тетю Ольгу. Я принес ей рассказ о моей жизни.

Великая княгиня услышала эти слова и чуть не упала в обморок. Полковник попытался помешать пришельцу войти в дом, но тот проскользнул в жилую комнату и, положив на стол засаленную объемистую рукопись, начал пространный рассказ о каких-то солдатах в Екатеринбурге, которые сжалились над ним много лет назад.
-- Я был тяжело ранен, но жив, и они вытащили меня украдкой из подвала. Потом передали меня французам. Один офицер усыновил меня и увез во Францию. Я всегда знал, чей я сын, но не хотел делать это достоянием публики. Но, полагаю, настала пора сделать это. Я написал рассказ о своей жизни. Прошу прощения, я совершенно забыл русский язык.

Для хрупкой Великой княгини, слушавшей всю эту дикую историю, тот вечер был, должно быть, один из самых кошмарных в ее жизни. Она давно заставила себя смириться с ужасом Екатеринбургского злодейства. Горячо верила, что Державный брат ее вместе со всей своей Семьей почиют о Господе. Постоянно молилась о них и хранила память о них. Даже тогда, когда она решила рассказать мне свои воспоминания, она почти не упоминала об Екатеринбурге, да и я не расспрашивал ее. Я знал, что мысль о нем не переставала терзать ее.

И здесь, под крышей ее собственного дома, какой-то неопрятный французик все говорил и говорил об ужасах той июльской ночи 1918 года. Полковник, верно, готов был вышвырнуть непрошенного рассказчика вон. Но Великая княгиня слушала его.
-- Нам было очень жаль его, -- рассказывала она, -- и мы согласились прочитать его рукопись, хотя разумеется, он был мне племянником не в большей степени, чем вот этот пес, лежащий возле камина.

В конце концов, человечек разрыдался и признался в обмане. Рассказал, что он француз, что плавал на судах, а теперь работает мойщиком посуды в Нью-Йорке. Слушая Ольгу Александровну, я хорошо представлял себе, каких мучений стоил ей тот вечер. Но она сказала: "Нам было очень жаль его", и только.

Очередная "Анастасия" появилась совсем недавно, в начале 1960 года. Женщина эта, личность которой так и не удалось установить, была настолько настойчивой, что начальник монреальской полиции решил откомандировать одного из своих сотрудников в Куксвилль.
-- Меня спросили, не разрешу ли я показать цветной фильм обо мне этой женщине в Монреале. Я согласилась. Я решила положить этой глупой затее конец -- раз и навсегда.

Однако спустя несколько недель, когда Великая княгиня лежала, тяжело больная, в одной из больниц Торонто, в помещение, отведенное Великой княгине, вошел полицейский из Монреаля в сопровождении последней самозванки, несмотря на табличку на дверях "Посетителям вход воспрещен". Раздосадованная Ольга Александровна закрыла глаза, притворяясь спящей, в надежде, что ее оставят в покое, и тут услышала слова "Анастасии":
-- Помню, она всегда делала вид, что ей плохо, когда она хотела попросить чего-нибудь у моего отца.
-- Нужно вам сказать, -- заявила мне Ольга Александровна, когда я пришел навестить ее и возмутиться тем, что от нее узнал, -- что я никогда и не падала в обморок и не притворялась, будто мне плохо, в присутствии Ники. Мне не было нужды притворяться перед ним. Знаю, я часто досаждала ему, и я надеюсь, что он меня простил, но между ним и мною никогда не было фальши.

Несмотря на свою назойливость, монреальская "Анастасия" стушевалась и куда-то исчезла.

Как это ни невероятно, но однажды Великую княгиню обвинили в том, что она выдает себя... за самое себя! В одном канадском журнале были напечатаны несколько моих статей о ней, и я получил пространное письмо на испанском языке от женщины, жившей в Монтевидео. Она утверждала, будто именно она является Великой княгиней Ольгой Александровной, а "женщина в Канаде" -- самозванка. Автор письма предупредила меня, что намерена приехать в Канаду и начать судебное расследование с целью "защитить честь и достоинство семейства Романовых". Я показал письмо Ольге Александровне, и она рассмеялась.

-- Даже не верится, что бывают такие сумасшедшие на свете, не правда ли? -- отозвалась она.
О женщине из Монтевидео мы так ничего больше и не услышали.

Какой гордой и сдержанной была Великая княгиня и какую боль, должно быть, причиняли ей все эти "Анастасии"! До сих пор слышу ее голос:
-- Я знаю, что смерть моя близка, и теперь, в конце долгой своей жизни я думаю, что рассказала вам все, что помню об Анастасии. Больше мне нечего добавить. Мне кажется, что я воздала долг памяти моей бедной Маленькой. [Так называли в Императорской семье Великую княжну Анастасию Николаевну.]

Я тоже был уверен в этом, как был уверен и в том, что сбудется ее пламенная надежда: с легендой об Анастасии вскоре будет покончено. Преклонение перед памятью ее брата и его семьи было так велико, что этого не выразить словами. Рана, нанесенная ей злодейской расправой в Екатеринбурге, так и не зажила, не превратилась в шрам. Все эти претендентки, которые появлялись на международном рынке, не просто досаждали Великой княгине. Они вламывались в дверь святилища, на доступ в которое имели право лишь Великая княгиня Ольга Александровна и ее сестра Ксения, и никто другой. Истинная дочь Православной Церкви, в канонах и символах которой она находила опору, Ольга видела в своем брате Помазанника Божия, власть которому была дарована не людьми, а Богом. Однажды я осмелился спросить Великую княгиню, молится ли она за него. Немного помолчав, она ответила:

-- Не за него -- а ему. Он мученик.
И я понял, что иного ответа она дать не могла. От таких чувств и такой преданности некоторые, возможно, отмахнутся в наши дни, когда самое жестокое и гнусное убийство оставляет людей чуть ли не равнодушными, когда королевская власть во многих странах считается нелепым, затасканным анахронизмом; когда для многих миллионов людей само понятие о причастии перестало существовать, а большая часть истории не представляет никакого интереса. Однако Великая княгиня, хотя и не получившая строгого академического образования, обладала чувством непрерывности истории и ясно сознавала, что является наиболее важным в жизни. У нее была цельная натура, и даже ее предрассудки не вступили с нею в противоречие.

Отрывок 3-й (Приложение А. "Анастасия")

I. Важное письмо, касающееся дела госпожи Андерсон, целиком подтверждающее слова Великой княгини Ольги Александровны, получено мною от его Высочества герцога Димитрия Лейхтенбергского, сына герцога Георгия Лейхтенбергского, пригласившего госпожу Андерсон погостить у него в баварском замке Зеон в 1927 году. Герцог Димитрий, живущий в настоящее время в Канаде, помнит ее очень хорошо. Я благодарю его за разрешение целиком привести его письмо:

Сен-Совер де Мон, П.К.
5 марта 1961 года
Любезный господин Воррес,
Причины моего неприятия личности госпожи Чайковской-Андерсон следующие:

1. Когда госпожа Чайковская приехала в Зеон, она не говорила и не понимала по-русски; она не говорила и не понимала по-английски, если не считать того немногого, что она выучила во время уроков, взятых ею в Лугано и Оберсдорфе, прежде чем приехать в Зеон; она не говорила и не понимала по-французски. Говорила она только по-немецки с северогерманским акцентом. Между тем Великая княжна Анастасия Николаевна всегда разговаривала по-русски с отцом, по-английски с матерью, понимала и говорила по-французски и совсем не знала немецкого.

2. Когда я привел госпожу Чайковскую в наш русский православный храм, то она вела себя и действовала, как лицо римско-католического вероисповедания и не знала православного богослужения, между тем как Великая княжна Анастасия, как и вся Императорская Семья, были чрезвычайно религиозными людьми, воспитанными в православной вере.

3. Я присутствовал при встрече госпожи Чайковской с Феликсом Шанковским, во время которой последний узнал в ней свою сестру, Франциску Шанковскую, и согласился подписать документ, свидетельствующий об этом. Позднее, посоветовавшись с сестрой за пределами слышимости, такой документ он отказался подписать по причинам, которые нетрудно понять: он был коммунист, бедный горняк, у матери была тяжелая форма рака, жили они без средств, в то время как его сестра обитала в замке, и с нею обращались, как с возможной Великой княжной. Зачем ему было портить "карьеру" сестре? [В 1927 году частный детектив, расследовавший дело Чайковской-Андерсон, получил убедительные доказательства того, что госпожа Чайковская -- не кто иная, как польская крестьянка по имени Франциска Шанковская, об исчезновении которой была извещена полиция приблизительно в то самое время, когда в феврале 1920 года была вытащена из канала госпожа Андерсон. Брат этой польской крестьянки, Феликс Шанковский, был направлен властями в замок Зеон для очной ставки с сестрой (Примечание Й.Ворреса.)]

4. Все лица, лично знавшие Великую княжну, увидев госпожу Чайковскую, не признали в ней Великую княжну Анастасию, не нашли в ней никакого сходства или же нашли лишь незначительное сходство. Некоторые из этих лиц имели корыстные помыслы, но в большинстве своем это были былые русские, преданные Императорской Семье, которые надеялись отыскать кого-то, кто уцелел из Императорской Семьи, и к проблеме Чайковской-Андерсон относились, как бы в ослеплении именем Великой княжны.

5. Доктор Кострицкий, дантист Императорской Семьи, письменно засвидетельствовал, что зубы госпожи Чайковской, слепок с которых, изготовленный нашим семейным дантистом в 1927 году, мы ему переслали, не имеют ничего общего с зубами Великой княжны Анастасии Николаевны.

Мое личное впечатление таково, что госпожа Чайковская-Андерсон -- выходец из семьи с низким общественным положением; она не обладала природной грацией, свойственной детям Императорской Семьи, и несомненно вела себя не так, как подобает даме. Мои впечатления, разумеется, не являются доказательствами, но приведенные выше факты являются таковыми.

В заключение должен отметить, что мой отец согласился принять госпожу Чайковскую у себя в Зеоне, заявив нам: "Если это Великая княжна, то было бы преступлением не помочь ей. Если же это не Великая княжна, то я не совершу никакого преступления, предоставив кров бедной, больной, подвергающейся преследованиям женщине, одновременно предпринимая меры по установлению ее личности".

(подпись) Димитрий Лейхтенбергский

Я, ТОМАС ГИЛЬДЕБРАНД ПРЕСТОН, проживающий по адресу Пикадилли, 106, Лондонское графство, под присягой заявляю следующее:

1. В сентябре 1913 года я был назначен британским вице-консулом в Екатеринбурге (Россия). Территория, на которой я осуществлял консульские полномочия, была обширной, поскольку охватывала Урал до города Перми на западе и Акмолинскую область и Западную Сибирь на востоке. Позднее я был возведен в ранг консула, и мои полномочия увеличились.

2. После отъезда из России сэра Джорджа Бьюкенена, посла Великобритании, в самом начале революции, я не получил никаких указаний (телеграф работал нерегулярно) покинуть свой пост, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как продолжать выполнять свои обязанности, тем более, что, в качестве главы дипломатического корпуса, я нес ответственность за безопасность всех иностранных подданных, проживающих там. В силу этого я стал свидетелем, пожалуй, самого страшного в новейшей истории террора. Я оставался в Екатеринбурге вплоть до освобождения города 25 июля 1918 года частями Сибирской (Белой) Армии и мятежными отрядами чехов, а затем -- до июня 1919 года, когда я отправился на Дальний Восток с остатками вооруженных сил Колчака. С самых первых дней большевицкой революции -- с октября/ноября 1917 года -- я был единственным официальным представителем Великобритании на территории от Москвы, где нашим представителем являлся сэр Брюс Локкарт, и до Владивостока на Дальнем Востоке, где британским консулом был мистер (впоследствии сэр Роберт) Ходжсон, которого я сменил на этом посту осенью 1919 года. Британская военная миссия, возглавляемая генералом сэром Альфредом Ноксом, прибыла в Екатеринбург вскоре после разгрома большевицкой армии в июле 1918 года, когда в городе были уже восстановлены нормальные условия жизни.

3. После большевицкого государственного переворота в октябре 1917 года я обратился к Уральскому совету, который отказался признать меня в качестве британского консула ввиду того, как заявили представители совета, что мой посол уехал из России, и, по слухам, британские войска намеревались высадиться в районе Архангельска. Я объяснил, что, в качестве главы дипломатического корпуса, представляю интересы всех иностранцев, включая граждан нейтральной Скандинавии, и в качестве такового я впоследствии смог установить деловые отношения с Уральским советом.

4. В начале апреля 1918 года до нас в Екатеринбурге дошли слухи, что советские власти как в москве, так и в Екатеринбурге проявляют беспокойство в отношении русской Императорской семьи, находившейся в то время в заточении в Тобольске. Предполагалось, что ее присутствие вызывает монархические чувства и что могут быть предприняты попытки позволить ей скрыться. В середине апреля Янкель Свердлов, председатель Центрального исполнительного комитета в Москве, под германским давлением (со стороны графа Мирбаха, германского посланника, впоследствии убитого) направил в Тобольск комиссара Яковлева с поручением доставить Императорскую семью в Москву с целью принудить Царя подписать Брест-Литовский договор с немцами. Однако Яковлев вел двойную игру: выполняя требование немцев вывезти Императорскую семью из Тобольска, он одновременно пошел навстречу пожеланиям Уральского совета и позволил ему арестовать Императорскую семью по пути в Екатеринбург.

5. 30 апреля 1918 года Император, Императрица, Великая княжна Мария, доктор Боткин и трое слуг -- Анна Демидова (комнатная девушка Императрицы), Чемодуров (лакей Императора) и Седнев -- прибыли в Екатеринбург. Уральский совет попытался сохранить в глубокой тайне приезд Императорской семьи в Екатеринбург. Однако известие об этом вскоре просочилось наружу и на станции Екатеринбург-1, куда подошел Императорский поезд, а затем и около дома Ипатьева, куда должны были поместить Царскую семью, собралось значительное количество любопытных. Чтобы не привлекать внимание толпы, власти отогнали поезд на станцию Екатеринбург-2 (товарная станция), направив туда автомобили, чтобы погрузить в них приехавших. По поводу большевицких чиновников, которые сыграли ведущую роль в этих трагических, но исторических событиях. Членами президиума Екатеринбургского совета были Белобородов (председатель), Сыромолотов, Голощекин, Сафаров, Войков и Чуцкаев. Чуцкаев не всегда упоминался в качестве члена президиума, но действовал, как заместитель Белобородова; именно с ним я встречался почти ежедневно, когда делал представления по поводу безопасности и обращения с Императорской семьей. Из других членов президиума я много лет был знаком с Сыромолотовым в связи с горно-рудной промышленностью. С Войковым я тоже был прежде знаком. Что же касается Голощекина, который до революции был помощником зубного врача, то после убийства Императорской семьи я имел с ним весьма неприятную встречу на Екатеринбургском телеграфе.

6. 23 мая Царевич и три его остальные сестры приехали в Екатеринбург и под конвоем были доставлены в дом Ипатьева, где и присоединились к своим родителям. Через несколько часов в дом Ипатьева были также отправлены повар Харитонов и лакей Трупп. Госпожа Шнейдер, графиня Гендрикова и генерал Татищев со станции были увезены прямо в тюрьму. Швейцарец г-н Жильяр, учитель французского языка, и мистер Гиббс, учитель английского языка, а также баронесса Буксгевден, фрейлина Императрицы, были освобождены: им сообщили, что они больше не нужны. Князь Долгоруков, который приехал вместе с первой группой узников в апреле, был тотчас брошен в тюрьму, а затем расстрелян. Я получил от него несколько посланий, написанных карандашом, в которых он умолял меня вступиться за Императорскую семью. Чтобы не компрометировать его, я ему ни разу не ответил, но он, по-видимому, знал, что я ежедневно делал представления Уральскому совету, чтобы помочь Царю и его семье. Баронесса Буксгевден, мистер Гиббс и месье Жильяр часто приходили ко мне в консульство и мы целыми часами обсуждали возможности и способы спасения Царской семьи. При наличии десятитысячного гарнизона, состоявшего из красноармейцев, в условиях, когда красные шпики прятались за каждым углом и в каждом доме, предпринять что-то вроде попытки спасти Императора и его близких было бы безумием, чреватым самыми ужасными последствиями для Императорской семьи. Мои усилия поневоле ограничивались ежедневными визитами к товарищам Чуцкаеву и Белобородову. Чуцкаев неизменно заверял меня, что об Императорской семье заботятся и что их жизни вне опасности. Он также уведомил меня, что мое вмешательство необоснованно и возмутительно, на что я возразил, что предпринимаю эти шаги ввиду родственных уз, связывающих Царя с английской королевской семьей.

7. В мае 1918 года число членов фамилии Романовых увеличилось благодаря прибытию в Екатеринбург Великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры Императрицы, Великого князя Сергея Михайловича, двоюродного дяди Императора, князей Игоря, Иоанна и Константина Константиновичей, сыновей Великого князя Константина Константиновича, а также князя Палей. Однако все они были отправлены в поселок Алапаевск, расположенный неподалеку от Екатеринбурга, и в ночь с 17 на 18 июля были брошены большевиками живыми в шахту, где некогда добывали железную руду, а вслед им швырнули камни и булыжники.

8. Я уже отмечал, что любая попытка похитить Императорскую семью и затем спасти ее была бы безумием, чреватым самыми ужасными последствиями для членов самой семьи, и что, помимо небольшой горстки монархистов, практически никого не интересовала судьба Императора и его семьи. Это отчасти объясняется тем, что мы жили в условиях неслыханного террора, когда десятки тысяч людей хладнокровно убивали, а жители города, по существу, заботились лишь о собственной судьбе. Не могу себе представить, чтобы в такой атмосфере какое-то лицо, -- тем более лицо, имеющее отношение к убийству -- стало бы рисковать собственной жизнью, пытаясь спасти одного, причем не самого главного члена Императорской семьи, даже если допустить, что человек этот остался жив после злодеяния, совершенного в подвале дома Ипатьева. Судя по тому, что я слышал в то время и на основании свидетельств, полученных судебным следователем по особо важным делам Соколовым, человеком безупречной репутации, такого я ни на минуту не допускаю.

9. Что касается книги, озаглавленной "Я, Анастасия", которая написана лицом, утверждающим что она является дочерью покойного Императора, то я хотел бы обратить внимание на следующие несуразности, которые, на мой взгляд, делают неубедительными свидетельства, приводимые автором и претенденткой [на роль Великой княжны].

10. На стр. 64 упомянутой книги, в третьем абзаце, в третьей строке указывается: "Была еще ночь, было темно, хоть глаз выколи". Общеизвестно, что в России в середине лета (т.е. в июле) в Екатеринбурге, как и в Петрограде, стоят белые ночи, и достаточно светло, чтобы читать и фотографировать [Г-н Престон ошибается. Переводчик, житель С.-Петербурга, свидетельствует, что сегодня (как и вчера и позавчера -- вот уже около месяца), в ночь с 13 на 14 июля было темно. Белые ночи давным давно кончились.]. И на той же странице, в последнем абзаце, на третьей строчке мы находим такую фразу: "Шоферу было трудно отыскать дорогу в темноте" -- еще одно вопиющее противоречие с фактическими условиями освещенности.

11. Что же касается некоего Франца Свободы, который утверждает, будто он спас оставшуюся в живых, но раненную Великую княжну Анастасию из дома Ипатьева и отвез ее в соседний дом на телеге своего знакомого, то показания Свободы -- наиболее важные из всех свидетельских показаний. Привожу свои соображения относительно показаний Свободы, которые, на мой взгляд, не выдерживают никакой критики по следующим причинам:

12. Во-первых, зачем австрийскому военнопленному заботиться, с огромным риском для собственной жизни, о судьбе Императора государства, с которым его родина воевала?

13. Во-вторых, Свобода сочиняет небылицу о каком-то "Г" (имя его он не называет потому, что человек этот до сих пор живет в СССР), который, по его утверждению, был руководителем Чека и помог ему связаться с Царем на предмет его освобождения. В условиях террора, свирепствовавшего в Екатеринбурге в то время и дикую, фанатическую ненависть к Династии Романовых со стороны Екатеринбургской Чека, состоявшей преимущественно из евреев, у которых были причины ненавидеть Царский режим, предательство со стороны одного из ее сотрудников -- к примеру, "Г" -- немыслимо. Кроме того, являясь британским консулом, я был чрезвычайно хорошо информирован относительно всего, что происходит, и почти наверняка узнал бы о мнимой деятельности Свободы, если бы таковая действительно имела место.

14. В-третьих, и это самое существенное, в ночь злодеяния был объявлен комендантский час, согласно которому никому не разрешалось появляться на улице после 8 часов вечера. Ни один человек, которому была дорога жизнь, не посмел бы нарушить его. И при таких обстоятельствах нам предлагают поверить, будто Свобода и его "знакомый" сумели раздобыть лошадь и телегу, [проникнуть] в дом Ипатьева, опознать и вынести раненную Анастасию (которую они никогда прежде не видели), чтобы отвезти ее в один из соседних домов, когда каждый дом в округе находился под неусыпным надзором вездесущих агентов Чека.

15. Наконец, в его заявлении, сделанном под присягой, Свобода (страница 69, абзац 4 книги) утверждает: "Два-три дня спустя по Екатеринбургу разнесся слух об исчезновении Анастасии, и по всему городу начались обыски. Я также помню, что было приказано обыскать и окружающую местность, но поиски не дали результатов". Показания Свободы по этому поводу подтверждают другие лица, а именно А.Роше (стр. 70 книги) и на странице 72, строка первая, где утверждается, что "большевики расклеили афиши, в которых сообщалось об исчезновении Великой княжны". Я категорически отрицаю эти рассказы. В это время я занимал свою должность в Екатеринбурге, а также ездил в Пермь, когда генерал Пепеляев вместе со своей Сибирской армией отбил этот город у красных; затем поехал в Владивосток, находящийся на Дальнем Востоке. Однако я ни разу не слышал ни слухов, ни сообщений о спасении Великой княжны, не видел и афиш, в которых об этом сообщалось.

16. Я полагаю, что искажения общеизвестных фактов, упомянутые выше, а также неубедительный рассказ Свободы, одного из самых важных свидетелей, не может не вызвать недоверие и к остальным свидетельствам, приводимым автором в ее книге; факт этот лишь укрепляет мое убеждение, что Великая княжна Анастасия погибла вместе с остальными членами русской Императорской семьи в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

ПРИВЕДЕН К ПРИСЯГЕ
по адресу Воберн Сквер, 18,
Лондонское графство
Т.Г.Престон (подпись)
22 дня января месяца
1960 года
В моем присутствии,
У.Е.Г.Черчер (подпись)
присяжный уполномоченный